Сексуальный элемент актёрской повседневности
В этом сезоне Ксения Кутепова в своём театре у Петра Фоменко сыграла спектакль "Семейное счастие". Есть у Льва Толстого такая повесть. Что произошло на этом спектакле – непонятно. Но рыжая милая девушка, которая вроде как воспринималась через запятую: мол, есть такие хорошие сёстры-актрисы-близняшки – Полина и Ксения Кутеповы – оказалась Актрисой. Не просто органично-обаятельной старлеткой, а взрослой и творчески самодостаточной. "Семейное счастие" можно назвать спектаклем о взрослении чувств. Ксения на нем повзрослела актёрски. Мы говорили с Ксенией о взрослении женском.
– Что это означает – быть рыженькой?
– Нас почему-то никогда не дразнили "рыжий, рыжий, конопатый…" И цвет волос такой я воспринимала как данность. Только недавно поняла, как это хорошо, как здорово, когда я иду по улице, и вокруг меня таких очень мало… Хотя я была этим летом в Лондоне, и там мне стало немножко не по себе, потому что там очень много рыжих людей (смеётся). И как-то мне стало там… кисло! А когда, напротив, мы были в Италии, то мужчины просто все падали ниц, потому что белая кожа (а на юге такого просто нет!) и рыжий цвет волос – они там просто столбенели! А до этого мне, честно говоря, было наплевать! Нет, раньше, конечно, мне хотелось иметь какие-то прямые чёрные волосы – это естественно, всегда хочется иметь не то, что у тебя есть… Другие таланты (смеётся).
– И какие таланты вы зарыли в землю?
– Зарыла? (Смеётся.) Помню, что в классе восьмом я очень хотела быть биологом или генетиком, заниматься биохимией…
– По химии пятёрки были?
– Нет, нет, нет, химию я вообще с первого раза не сдала на выпускном экзамене в десятом классе. А в детстве совсем – очень хотела стать балериной…
– Танцами занимались?
– Конечно. Мамочка водила нас аж с пяти-шести лет в локтевский ансамбль – был такой во Дворце пионеров. В семь лет мы туда поступили. И восемь лет там отбарабанили. Поэтому хореографическая подготовка у нас хорошая. Затем в институте танец у нас вела Алла Сигалова, которая тоже муштровала нас как солдат.
– Как общение с Сигаловой? Кто она больше, режиссёр или женщина?
– Она – монстр! Шутка! (Смеётся.) Мне в конце концов она импонирует тем, что добивается своей цели. Она очень волевая женщина, и своей волей преображает "бесформенные куски мяса" (как она нас называла), может с ними что-то сделать, хотя это страшные методы.
– И именно благодаря танцам постепенно вылупливалась из девочки грациозная женщина?
– Нет, мне кажется, что это не имеет к танцу отношения. Поскольку занимаешься этим с семи лет, то это почти как врождённое состояние.
– Первые поклонники когда появились?
– Со школьной скамьи… Но это была скорее мальчишеская реакция на нашу внутреннюю какую-то лихорадочную, живую жизнь, чем на наше внешнее оформление. А внешне мы были весьма сомнительные – гадкие утята…
– А как они за вами ухаживали?
– Помню, что очень смешно… Мальчик, который состоял в самых отъявленных хулиганах, взял и всем рассказал, что я ему нравлюсь. И я помню, как вся эта кодла гналась за нами (хохочет)… И причём на самом деле эти мальчики были страшные бандиты и уже в молодости были связаны с самыми криминальными структурами. И эта орава гналась за нами для того, чтобы этот мальчик мог как-то со мною поговорить и объясниться. А мы в страхе от них убегали… Я помню эту погоню по микрорайону…
– А превращение в степенную девушку произошло уже в институте?
– Да, наверное… Я помню, что я очень хорошо осознавала, что по сравнению с ровесницами у меня всё это произошло намного позже – лет в 19… Это был какой-то долгий процесс… И достаточно забавный. Я хорошо помню, что после какого-то спектакля мне позвонил мужчина – то ли сценарист, то ли режиссёр, который посмотрел спектакль и захотел встретиться, чтобы поговорить и предложить мне какой-то проект. И вот я бегу к нему навстречу, бегу по направлению к нему: "Это вы меня приглашали?" И он… смотрит на меня растерянно и говорит: "Так это… вы?!" И тут я поняла несоответствие восприятия меня – на сцене как женщины и в жизни, когда я практически никогда не крашусь и бегаю замухрышкой, с мятым лицом… Я невзначай разрушила божественный образ, созданный в театре макияжем, причёской, костюмами, освещением… В театре ты как бы расцветаешь. Но в жизни совсем этого не нужно… Потому что ты полностью реализуешь себя на сцене.
– Настолько, что в жизни уже эти игры не нужны? Отыграны?
– Да, не нужны… А этого всего уже не хочется. Порой я наблюдаю женщин в жизни, женщин, которым очень нужно завоёвывать внимание, покорять всех своей красотой… На сцене этого хватает.
– Но хоть немного в жизни вы уделяете себе внимание?
– Могу только сказать, что я не люблю задерживаться в одной какой-то форме, поэтому всё время видоизменяюсь – обстригаю себе волосы, либо ещё что-то… Но совсем не корплю над собой… Хотя в разные возрасты по-разному. В юности пытаешься отойти от себя и из себя что-то сотворить, некий образ. А чем становишься старше, тем больше возвращаешься к себе, стремишься к себе и к своей естественности…
– А первый макияж?
– Первый раз я накрасила себе ресницы после девятого класса. Потом, в студенческие годы, мы с сестрой красились просто отчаянно-отчаянно! (Смеётся.) Поэтому косметики перевелось просто бешеное количество!
А вообще я очень люблю грим и отношусь к нему очень творчески. И придумываю разный грим – я сама! Отбираю эту деятельность у наших гримёров, не потому что я им не доверяю, просто мне самой так интересно придумывать себе внешний вид…
– У вас есть женский пунктик?
– Терпеть не могу низкие каблуки. Я люблю высокие каблуки. И самое главное, мне на них удобнее гораздо: без каблуков я, наоборот, устаю. Туфельки – это мой пунктик. Главное в одежде – это обувь. Я могу потратить бешеные деньги на обувь. Бешеные! Всё, что есть!
– А какие у вас любимые туфельки?
– Могу сказать, что очень люблю обувь Донны Каран. Первый раз я решилась купить такие дорогущие туфли, когда в каком-то магазине была распродажа. Тогда я долларов за 70 купила себе очень красивые туфли и проносила их года… четыре!!! Они были на огромном каблуке – сантиметров семь-восемь! Но я ходила в них как в повседневной обуви, и моя нога не уставала! И я носила их до тех пор, пока у меня не протерлись дырки на подошве! Можно одеваться во всё, что угодно, но обувь должна быть дорогой и качественной. И тогда всё, что выше, уже компенсируется и не имеет значения. Обувь – это наиболее сексуальный элемент одежды – для меня.
– Вы счастливый человек?
– Думаю, что да. Я нацелена на счастье. Природа мне дала очень жизнелюбивую и очень жизнерадостную натуру.
– А какой самый счастливый момент вашей жизни?
– (Отвечает быстро, почти перебивая.) Когда я вышла замуж! Когда я влюбилась в своего будущего мужа! Я помню момент – мне сейчас трудно это выразить, но это было на самом деле так – мне перед окружающими было неловко и стыдно… за то, что я так счастлива и что все остальные… никогда такого не достигнут! Я сейчас с иронией об этом говорю, но я очень искренна. Это было какое-то невероятное ощущение счастья. Всё было прекрасно – и когда я вышла замуж, и эти первые ощущения, когда говоришь не "я", а "мы", это ощущение себя "вдвоём", ощущение дома, создание дома – всё было вновь… И очень прекрасно.
Александра Ивченко
"Россiя",
13.03.2001 г.
