Ксения и Полина Кутеповы

"Не играть, а жить!"

О Ксении Кутеповой сложно писать. Она и в жизни, как на сцене: лёгкая, воздушная, невесомая – как солнечный лучик, который не удержать в ладони.

Чем старше становлюсь, тем чаще вспоминаю детство, – признаётся Ксения. – Какие-то картинки… не то чтобы случаи или истории, а картинки". Детство сестёр Кутеповых было наполнено событиями: концерты в составе танцевального ансамбля, занятия в киношколе, съёмки в кино, общение с именитыми артистами – но память почему-то сохранила иное. "Веха в жизни – дача: чердак, сарай, – вспоминает Ксения. – Дом дедушка построил собственноручно – красный кирпичный дом, весь в яблонях… Вот я говорю и не могу передать, что живёт в душе: все эти запахи, и звуки, и косой солнечный свет на чердаке сквозь окошечко… Весь чердак был усыпан крылышками бабочек – они туда залетали и бились, бились о стекла. Этими крылышками шоколадниц и лимонниц был усыпан весь пол… Ещё было огромное количество обуви (родственников много, и все на дачу свозили обувь), велосипеды и старинные настенные часы – штук шесть, с маятниками, все поломанные, разобранные. Если их вдруг нечаянно толкнёшь, то пружина, по которой бьёт молоточек, делала так: "ву-ву-ву-бум-бум" – и это почему-то было очень страшно… На чердаке мы с Полинкой напяливали на себя разное тряпьё и старую обувь – и устраивали показы моды. А вот в дочки-матери не играли, нам было неинтересно – мы были такие… пацанистые – больше бегали, дрались с мальчишками. Да-да, дрались отчаянно".

Ещё на даче они ставили спектакли. Руководила младшими сёстрами старшая – Злата. "Злата всегда была очень активная, – рассказывает Ксения, – она старше нас на три года. Злата была очень увлечена театром и на даче делала с нами спектакли: ставила "Пеппи – Длинный Чулок", "Золушку". Она режиссировала, а мы покорно что-то там играли – мы тогда были лет семи, совершенно бессознательные. А Злата всегда была такая – на красном коне. За собой вела. Она вообще оказала на нас очень большое влияние. Мы с Полиной были очень инертные: куда нас толкали, туда мы и шли безропотно. Мы были очень послушные, например с первого по седьмой класс танцевали в Локтевском ансамбле – нас туда отвела мама. Нравилось ли? Не помню. Мы как-то об этом не думали: отвели, значит, так надо".

Танцевать они бросили, потому что поступили в киношколу при Дворце пионеров, который находится рядом с "Мосфильмом". И к ним постоянно наведывались киношники: ассистенты режиссёров, по выражению Ксении, "ходили чёсом", набирая детей для съёмок. Пройти мимо двух одинаковых, рыжих девочек-близняшек было трудно. "Всё наше детство прошло на съёмочной площадке, – говорит Ксения. – Воспоминания о съёмках остались самые замечательные, это было сплошное удовольствие. Дети ведь в отличие от взрослых не воспринимают съёмки как работу – им всё интересно, им не скучно. Это взрослые просто ждут, когда войдут в кадр, а дети за это время успевают переиграть в сотню игр, найти новых друзей… Помню всё очень-очень подробно… Съёмки в Прибалтике: сосны, море… Запах павильонов – это на всю жизнь…"

Впрочем, запомнилось кое-что и из трудностей киношной жизни. "Мы снимались в фильме про войну, – рассказывает Ксения. – Играли Остроумова и Кононов: он, она, у них много детей – большая такая семья. Он пьёт и, когда пьяный приходит домой, выгоняет всех из дома. Снималось это на Волге, в деревне под Кимрами… Было страшно холодно, а мы должны были в ночных рубашках выбегать на улицу и плакать – никак это у нас не получалось. Поэтому взрослые встали за дверью и перед тем, как крикнуть: "Мотор!" – очень на нас ругались, чтобы мы плакали. В результате истерика была жуткая, в фильме видно, как натурально рыдают все дети… И потом, даже когда всё закончилось, мы никак не могли успокоиться. А Кононов вообще был враг номер один – он всё пытался к нам подойти, но мы разбегались в разные стороны. Полинка тогда вообще заявила, что никогда больше в кино сниматься не будет!"

Что бы там ни заявляла маленькая Полина, ныне известная широкой публике именно по кино, но в театральный вуз, полагает Ксения, их привели именно детские впечатления от съёмочной площадки.

Впрочем, почему они отправились в ГИТИС, Ксения не может сказать точно. "Просто так сложилось, – говорит она. – Совершенно было наплевать, куда идти… Ну не то чтобы совсем наплевать, а как-то так жизнь подвела…" Хотя прямой путь сестрам лежал на филфак – обе окончили филологический класс. "Это Злата нас определила, – вспоминает Ксения, – она нам сказала после восьмого: ну-ка, быстро идите туда – и 9-10-й класс мы учились в школе на Кутузовском. А жили в Беляево, так что до школы было час с лишним дороги, два года недосыпа вечного… Но сейчас я с большой благодарностью вспоминаю школу, хотя была нерадивая ученица. Мне совестно в этом признаться, но учителя как-то понимали, что мне не нужна пятёрка по литературе, что главное для меня – общее образование… Мы не собирались на филфак – я не умела писать сочинения. Главное, за что я благодарна школе, это за то, что прочитала огромное количество книг. Нас научили думать и научили любить хорошую литературу… Никаких впечатлений о театре к окончанию школы у нас не было. Я вообще не знала, что это такое. Единственное, что я помню: где-то в девятом мы коллективно смотрели чудовищный спектакль по Блоку, и это было ужасно – это и были все мои представления о театре. Так что при поступлении в институт сработало, наверное, то, что в детстве мы снимались в кино.

Было страшновато, конечно… Я, помню, очень удивилась, когда вдруг у Хейфица нас с первого тура послали сразу на третий. И удивительно было, что Пётр Наумович Фоменко взял нас обеих, хотя кто-то и говорил: зачем вам две одинаковые актрисы… Но Пётр Наумович, видимо, увидел, что мы разные… природа разная. И с самого первого курса каждая шла своей дорогой".

Из курса, на котором учились Кутеповы, образовался театр – знаменитая "Мастерская Петра Фоменко". "В этом году у нас юбилей – десять лет театру, – рассказывает Ксения. – Плюс пять лет учёбы – пятнадцать лет уже я с этими людьми. Так нас судьба хранила! Даже говорить об этом боюсь. Лучшие мастера сцены работали на нашем курсе, цвет нашего театра. Нам очень сильно повезло…"

Театр Фоменко – удивительный организм. Даже непрофессиональному глазу видно, насколько едины артисты в том главном, ради чего выходят на сцену, как в унисон они дышат, чувствуют, живут идеями режиссёра. "Пётр Наумович для нас – всё, – говорит Ксения. – Наш учитель, духовный отец… гуру! В студенческие времена я просто немела от ужаса, от благоговения… переставала что-либо соображать… Рядом с ним чувствуешь себя бездарностью… Он, например, гениально показывает, повторить это невозможно. Я и бояться-то его перестала совсем недавно – сейчас страх сменился огромным почтением и пониманием, как нам повезло…"

Мнение учителя для неё – главное мерило успеха. "Ориентируешься же на успех не у кого-то, а на успех у Фоменко, – говорит Ксения. – А он никогда не похвалит… вернее, похвалит, но редко. Я знаю: он в нас души не чает, но, если будет разбирать спектакль, никогда не скажет: ну что же, хорошо, всё, ребята… Он и сам с большим недоверием относится к похвалам… С большой иронией – к похвалам и в наш адрес, и в свой…"

"Когда приходит режиссёр извне, – рассказывает Ксения, – ну, не нашего клана, случается порой момент непонимания. Нам трудно найти общий язык – это наш недостаток, мы как бы варимся в собственном соку. У нас свой взгляд на театр – мы все этим объединены – такие… островитяне, – улыбается она, – как японцы".

Они, кстати, недавно были в Японии, возили "Войну и мир". "Знаете, нам показалось, что японцы больше понимали, чем чувствовали, – рассказывает Ксения. – Например, эпизод, где княжна Марья провожает Андрея на войну и даёт ему образок – благословляет. Я спросила переводчицу: что-нибудь у вас есть такое, как нательный крестик? Он для нас очень много значит. Да, говорит, у нас есть разные талисманы… Чувствуете разницу? И я тогда поняла – нет, вряд ли они могли нас почувствовать. Понять – поняли, а вот прочувствовать…"

В "Войне и мире" Ксения занята сразу в трёх ролях – играет маленькую княгиню, Соню и Жюли. Спрашиваю: не трудно ли проживать на сцене три разных характера? Нет, ей легко. Она легко преображается из добродушно-глупой маленькой княгини, которая, поддерживая живот, уточкой переваливается по сцене, в порывистую, будто бы зримо краснеющую Соню, а из стеснительной Сони – в воздушную, летящую, как росчерк пера, Жюли. Все актёры в этом спектакле удивительны и хороши, но именно после монолога Жюли зал, скованный в проявлении эмоций близостью сцены, всё-таки взорвался аплодисментами.

Странно, но во время спектаклей у Фоменко почему-то мало аплодируют – причиной тому, видимо, абсолютное отсутствие дистанции между залом и той жизнью, которая происходит на сцене. Похоже, зритель боится помешать артистам – и только в финале даёт волю чувствам: подолгу благодарно аплодирует и заваливает артистов цветами. Впрочем, Ксения не очень доверяет публике – её собственные критерии гораздо суровее зрительских.

"Главное, я сама понимаю, что удачно, а что нет, – говорит она. – Бывает, какой-то эпизод проживаешь технически, то есть, когда видишь себя со стороны и можешь оценивать: сейчас надо туда, а сейчас – сюда. А бывают моменты, когда вдруг забываешь всё и потом ничего не можешь вспомнить – что же ты там делала? Так вот, в такие моменты, когда на сцене настоящая жизнь, зритель чувствует правду и обязательно цепляется… Подразумевая жизнь, я не имею в виду, что надо умирать на сцене, вот разодрать свою душу и погибнуть, как герой. Главное, чтобы в данный момент времени, в семь часов вечера, на этой площадке, с этими зрителями – на сцене происходила жизнь… Это легко сказать, но очень трудно сделать. Мне кажется, актёры и учатся, и работают всю жизнь только ради этого: чтобы выйти на сцену и – жить. Не играть, а жить…"

Спрашиваю, что составляет главное в Ксениной жизни? Отвечает не задумываясь: "Раньше был только театр, и это прекрасно. Хотя (смеётся), скорее, это ужасно, это какая-то узость, но всё равно так во всё это погружаешься… Это не значит, что я прихожу в театр и провожу здесь весь день. Просто все мысли направлены именно сюда. И вот задумываешься с возрастом… Это удивительная вещь – театр. Вот мы создаём что-то, мучаемся… Наконец рождается спектакль, и мы его играем. И вот он есть, театр, сейчас, здесь: сидит зритель, мы играем – и он есть. А закрывается занавес – и ничего нет! И это ужасно, это меня убивает! Ведь в чём парадокс – ничего материального не остаётся. Иногда я думаю: Боже мой, чем я занимаюсь? Где оно, то, чем я занимаюсь, что после меня останется? Мне кажется, в актёрах часто сидит этот комплекс – комплекс бессмысленности. За внешней величавостью часто скрывается неуверенность в себе – может быть, корни именно в том, что нам нечего предъявить?"

Впрочем, год с небольшим назад в Ксениной жизни появилось то, что можно "предъявить", чем может гордиться каждая женщина. Родился сын Василий, и Ксения, по её собственным словам, ощутила фундамент под ногами. "Появился какой-то тыл, – признаётся она, – ощущение, что меня теперь не унесёт течением. Появилось что-то самое главное. По-другому, намного увереннее, стала чувствовать себя на сцене… И, конечно, поменялись все критерии в жизни. Раньше был театр, театр, театр, но родился Васька – и я вдруг стала замечать, что театр стал затухать… что перестал быть самым главным в моей жизни. И если есть возможность выбора: театр или посидеть с Васей – я выбираю Васю, и мне удивительно: я такой не была. Я и представить не могла, что буду такая… домохозяйка. С таким удовольствием я погружаюсь в быт…"

Замужем Ксения почти шесть лет. Её муж Сергей Осипян, кинорежиссёр. "Он пришёл в ГИТИС снимать какой-то наш экзамен или зачёт, – рассказывает Ксения. – До сих пор у нас есть эта его запись, где мы с Полиной играем отрывок – двух дам из Гоголя. И видно, как камера периодически опускается: это он засматривался, про камеру забывал и терял кадр – кроме юбок больше ничего нет. Так мы впервые увиделись… Потом он занимал меня в своих дипломных работах, и мы просто дружили. Правда, он говорит, что за мной ухаживал, но я этого не поняла, так что… промчалась мимо. А потом, спустя пять лет, вдруг открылись глаза. Как, почему? Для меня это загадка. Я ходила совершенно ошарашенная, я не понимала, как это: человек был рядом, рядом и вдруг раз – и совершенно другой человек. И я другой человек. И мир вокруг совершенно другой! Мы сразу же поженились – буквально через два месяца. И я помню, какая я была – мне было ужасно стыдно перед людьми, что я так счастлива… И странное такое ощущение, когда я уже не я, а мы, когда кто-то рядом и мы есть одно… С Полиной – иначе, это сестринское, она – как второе "я", а тут совершенно другой человек, и вдруг я его опекаю, думаю о нём – это было потрясающе!"

"Я всё время думаю, Боже, как мне повезло, что я встретила такого человека! – признаётся Ксения. – Жить с актёром ужасно! Ужасно – это я знаю по себе. Со мной бывает тяжело, потому что, к сожалению, идёт разрядка на тех, кто рядом… У меня муж – идеальный муж. Если что-то не получается в театре, я могу приходить в очень угрюмом состоянии, и лезть на скандал, и обижаться… Но у него хватает мудрости понимать, что это – производная от моей работы. И не отвечать, не реагировать, пытаться меня нейтрализовать – у него на всё это хватает и терпения, и силы воли, и мужества…"

Похоже, она по-настоящему счастлива в семье. Она с уважением и гордостью говорит о муже, самозабвенно возится с сыном. "У Васьки удивительная способность, – делится Ксения, – он всё время улыбается. Может быть, оттого, что во время беременности я много смеялась? Такая на меня снизошла гармония, никаких депрессий, состояние полной умиротворённости… Я очень много смеялась – Васька теперь всегда улыбается. Он улыбался уже в роддоме – это нонсенс, дети в таком возрасте не улыбаются – а он улыбался, смеялся и сейчас очень добродушный, жизнерадостный, всем открыт – такой… подсолнух. Новорождённый, он был очень похож на папу Серёжиного – лежал такой маленький Юрий Андреевич, такой армянинчик… очень был похож на Осипянов… а сейчас вроде похож на меня".

Васька – единственный и долгожданный внук Павла Васильевича и Надежды Николаевны, родителей Ксении. "У Полины – Надя, ей уже шесть, – рассказывает Ксения. – У Златы – Марфа, она старше Василия на три месяца, так что Васька один мужик… Недавно был такой день замечательный – папа устраивал день студня. Мы впервые за много лет собрались все вместе: Злата с Марфой и со своим мужем Митей, Полинка с Евгением Борисовичем и Надей, мы с Васей… Папа во главе стола – он был так счастлив! Он же всегда мечтал о сыне, а у него три дочери и вообще вокруг бабье царство: мама, Злата, я, Полинка и Надя с Марфой – шесть женщин… А я наконец оправдала его надежды… И это было замечательно – когда все мы собрались: такая шумная итальянская семья, большой стол и много всяких-разных детей…"

Марина Кошкина
Фотограф Влад Кошкин
Журнал "Домашний очаг", июнь 2003 г.