Полина Кутепова: "Тоскую по нашей неумелости"
Время в театре идёт для всех по-разному.
Иногда очень быстро, когда вчера ещё актёр
казался зрелым, а сегодня – смотришь, и он
уже старый. А иногда время для людей театра
замедляется, как для артистов бесконечно
любимой москвичами "Мастерской Петра
Фоменко", – кажется, всё ещё почти юных,
только вчера окончивших ГИТИС. Но и в их
жизни настал период абсолютной зрелости,
подтверждённой уже, как это ни грустно, и
количеством лет, отработанных в профессии (больше
15!), и даже тем, что теперь они сами – те
самые замечательные, вечные ровесники
самых молодых, сидят в приемной комиссии и
отбирают людей в студию при своём театре…
Одной из тех, кто отбирал людей в стажёрскую
группу, стала Полина Кутепова.
…Стажёры, люди с высшим образованием и опытом работы, будут заниматься некими поисками в нашем театре. Я не знаю, что из этого получится, и думаю, что никто не знает, что из этого получится, кроме Петра Наумовича. Надеюсь, такое вливание будет полезно нам и интересно им. Они настолько другие, что, может быть, это будет общим благом и для нас, и для них.
– На приемных экзаменах на первом туре студентов набирал не сам Пётр Фоменко, а его бывшие студенты – вы. По каким критериям вы отбирали студентов? Как вы чувствуете, что это ваш человек?
– Мы все воспитаны Петром Наумовичем, и координаты заданы им. Я думаю, что отличает обучение Петра Наумовича, так это то, что он ценит способность человека оставаться самим собой, если говорить грубо. Мне кажется, частая ошибка в обучении – то, что человека пытаются загнать в другие, чужие рамки. И он научается изображать. А прежде всего он должен чувствовать и разговаривать от самого себя. Должно присутствовать личностное начало. Я не говорю – личность, поскольку это редкое явление. В повседневном разговоре это качество можно называть искренностью, но в театре это как-то иначе называется.
– Вы можете описать этого человека, Петра Наумовича?
– Нет-нет, это невозможно. Любое описание будет слишком узким и неполным. Как сказано в нашем спектакле "Самое важное" по роману М.Шишкина "Венерин волос": "Разве можно всё, что чувствуешь, поместить в одно узкое слово как в воронку?"
– Шишкин ведь приезжал на ваш спектакль из Швейцарии – ему понравилось?
– Да, приезжал. Встреча с ним была событием для нас. Он смотрел спектакль и, думаю, не расстроился. Или, по крайней мере, сделал вид, что не расстроился. К сожалению, написать чисто театральную вещь он так всё-таки и не решился. Хотя мы настойчиво просили, потому что мы влюблены в этого автора.
– Не так давно по
"Культуре" показывали
ваш спектакль "Волки и овцы", которому уже
пятнадцать лет. И он опять вызывал всё те же
сильнейшие эмоции, что и пятнадцать лет
назад. Дело не только в хорошей игре, но и в
острейшей актуальности спектакля сегодня.
– Спектакль этот – в какой-то мере основа для нас. Он родился, когда мы учились на третьем курсе. Это была первая работа с Петром Наумовичем. Мы окунулись в его мир, в его музыкальность, совершенство интонаций, в его разборы сцен, когда всё может закончиться полной противоположностью тому, с чего началось. Мы поняли, что для того, чтобы работать с ним, нужно быть технически оснащёнными актёрами, а этого нам катастрофически не хватало. Мы столкнулись с труднейшей задачей – повторить (каждый раз заново проживать сочинённые режиссёром форму и содержание), повтор – это самое сложное, что есть в театре. Пётр Наумович, репетируя с нами "Волков и овец", приоткрыл нам занавес над тайной театра. Наш спектакль тогда, 15 лет назад, был совсем другой, потому что мы мало умели. Но я тоскую именно по тому неумелому спектаклю: он был стремительный и, наверное, намного более искренний, чем сейчас. Все спектакли проживают жизнь и претерпевают изменения, как и у живого человека, – молодость, расцвет, старость… Сейчас наш спектакль устоялся и, как мне кажется, лишился полутонов и какой-то тонкости… А когда мы были менее умелы, мы были намного более открыты друг другу и не были защищены ремеслом. Когда актёр чувствует свою оснащённость, он становится менее восприимчив к партнёрам и обстоятельствам, ко всему, перестает удивляться.
– Москва, о которой мечтают героини в "Трёх сёстрах", сохранилась сегодня, и есть ли в ней место для таких персонажей? Или она стала ареной для деятельности персонажей Островского?
– Наверное, сейчас она более пригодна для жизни в ней персонажей Островского, чем для чеховских сестёр. Но где же им тогда вообще жить? С "проживанием" трёх сестёр всегда и везде будут проблемы.
– Вы не задумываетесь о том, что вся ваша жизнь проходит в прекрасном самообмане театра, а та, другая, настоящая жизнь, проходит мимо?
– Театр – это моя настоящая жизнь. Это не самообман. То, что видят зрители, – это иллюзия, но существование в театре для актёра это реальная, полная надежд и разочарований, жизнь.
– В чём вы видите смысл вашей профессии, искусства вообще? Помимо удовлетворения самой творческой личности?
– Искусства вообще? Понятия не имею. Я не верю в то, что оно способно улучшить мир. Я воспринимаю искусство просто как напоминание о том, что есть какие-то другие вещи в жизни, о которых как-то забыли. Оно даёт возможность возникновению диалога. Так в театре. Так и в кино, которое вызывает те же эмоции. Кинематограф – это как бы консервированный театр. Раскрываешь такую "консерву" и поглощаешь ещё большую иллюзию, чем в театре.
– Почему вы мало реализуете себя в кино?
– Работа в театре, как ни странно, даёт независимость от кино, возможность хотя бы задуматься над кинопредложениями. Если бы не театр, я бы снималась во всём, не задумываясь.
– А качество современной драматургии как вы оцениваете? Вы же были в жюри конкурса молодых драматургов, проводимого Театром современной пьесы?
– Когда я была в жюри этого конкурса и прочла энное количество пьес, то мне захотелось играть только в одной. Чисто эгоистично, по-актёрски.
– Как вы относитесь к модному нынче стремлению режиссёров вольного обращения с текстом классических пьес согласно собственной интерпретации её содержания?
– Мне кажется, эти люди себя обделяют. Потому что в результате остаётся только тот человек, который интерпретирует этот материал, как бы отмахиваясь от того, что в нём заложено. Это как-то неумно. А если не отмахиваться, оно же будет богаче! Будет и его взгляд, и ещё то, что заложено автором!
– У вас маленькая дочка. Вы ходите с ней в театр?
– Как-то нет. И так дома одни разговоры о театре. Я пытаюсь её воспитывать книгами, чтобы она любила читать. Ничего нового в рецепте воспитания я не открыла и беру этот опыт из своего детства.
Встречалась Веста Боровикова
Журнал "Театральные Новые Известия
ТЕАТРАЛ", ноябрь 2007 г.
