Ксения Кутепова: "Фоменко знает о женщинах всё!"
1 августа на нашем сайте была опубликована первая часть интервью одной "половинки" замечательного огненно-рыжего актёрского дуэта из лучшего театра мира – "Мастерской П. Фоменко" – Ксении Кутеповой. Публикация была приурочена к своеобразному некруглому юбилею близняшек: Ксении и её сестры Полины. Сегодня – вторая часть беседы, в которой она рассказывает о своём великом учителе Петре Наумовиче Фоменко, раскрывает некоторые тайны своей актёрской кухни. Должен честно признаться, что роли этой чудной актрисы у автора этих строк вызывали всегда не только смех и слёзы, а, по выражению В. Набокова – "сияющую улыбку беспредельного удовлетворения, блаженное мурлыканье"…
И дело тут даже не в том, что она обладает даром какого-то неуловимого перевоплощения, при этом оставаясь на первый взгляд самой собой. Секрет Ксении – в умении создать вокруг себя и своих героинь некую загадочную тончайшую атмосферу, которая подобно сладостному дурману опутывает зрителя и не отпускает долгие недели и месяцы после спектакля. Вот как, например, писали критики о её Маше в "Семейном счастье". Маша Ксении Кутеповой – "это восхитительная, душистая юность с её сумасшедшей прелестью, надеждами, наивностью, угловатостью. Такая опасно обманчивая! Бледное лицо, оттеняемое рыжими кудряшками, и певучий, ломкий голос. Кто-то в зале вспомнил Бабанову…" О каждой из ролей Ксении, сыгранных и в институте, и в последнее время, можно говорить столь же восторженные слова. Обычно у актрис есть роли-любимицы. Но Ксения на этот счёт строга: считает, что последние её роли настолько разные, что их даже нельзя сравнивать друг с другом.
– В каждой из них были свои сложности. "Семейное счастье" для меня было очень серьёзным испытанием прежде всего потому, что пришлось делать то, что до этого раньше никогда не делала, с чем не сталкивалась. Это – огромный опыт. С "Войной и миром" тоже были проблемы. Я очень долго не принимала эту композицию, не понимала, к чему нам эти три части романа, никак друг с другом не связанные и ничем не заканчивающиеся. Словом, долго внутренне сопротивлялась. Я играю там трёх персонажей: Сонечку, Лизу Болконскую и Жюли Карагину. Мне очень не хотелось играть Соню и Лизу. Хотя теперь это мои любимые роли. (И интервьюера – тоже. Прим. П.П.) Но поначалу пришлось себя ломать.
– Ну, если в "Войне и мире" пришлось себя ломать, то в "Танцах на праздник урожая" – тем более?
– Да, это был исключительный опыт, поскольку эту ирландскую пьесу мы делали с режиссёром "не фоменковской школы", не нашего клана – Прийтом Педаясом из Таллина. Мы никак не могли друг друга понять, и до самого конца работы творческого контакта не появилось. Как будто прилетели с двух разных планет. Хотя по-человечески мы замечательно поладили и даже подружились.
– С чем это было связано?
– Не знаю. Может быть, с тем, что это был первый опыт работы с режиссёром со стороны. Процесс репетиций порой был просто мучительным. Мы недоумевали… Хотя мы благодарны этому режиссёру за то, что он открыл для нас замечательную пьесу. Мне кажется, что эта работа – на вырост. Она ещё долго будет обыгрываться и "обминаться". В "Танцах" я делала заведомо неудобную мне роль. Этот образ по своим проявлениям абсолютно "не мой". В предыдущих ролях – "Семейном счастье" и "Войне и мире" – проявления моих героинь были мне близки и по-актёрски удобны. Я в них чувствовала себя комфортно. А здесь я поставила себе задачу сделать что-то неудобное, нехарактерное для себя. Ну, например, придумала низкий голос, убогую пластику, отсутствие женственности. И в этом несоответствии был особый интерес. На эту "ломку" ушло два месяца…
– Из бесед с вашими коллегами я понял, что многое в этом спектакле вы сделали сами: и роли построили, и атмосферу создали…
– Не знаю… Я подозреваю, что мы избалованы Петром Наумовичем. Он разбирает роли "от и до". Играть плохо в его спектаклях сложнее, чем играть хорошо. Это правда! Он делает для актера всё! В этом смысле, наверное, все актёры завидуют нам. Но здесь палка о двух концах. Работая с режиссёром, который этим не занимается, мы вдруг оказываемся беспомощными. Не могу сказать, что мы не умеем выстроить себе роль, расставить акценты, разобрать пьесу. Но Фома (так его ласково называют ученики – Прим. интервьюера) делает это просто блистательно и облегчает нам в этом смысле жизнь.
– Не хотелось ли иногда выбраться из-под опеки режиссёра, который выстраивает тебе всё "до пальчика"?
– Если говорить о Петре Наумовиче, то он, действительно, выстраивает всё "до пальчика", но безумно радуется, когда ты делаешь что-то самостоятельно, импровизируешь. Он очень это приветствует. Он оставляет тебе свободу. Это удивительное качество… При том, что всё внутри закипает: "Ну почему я должна говорить с этой интонацией?! У меня совсем другая мелодика речи от рождения!" Иногда это бывает невыносимо! Но это потом отбрасываешь. Лишь бы оставался смысл происходящего, ситуация. И Фома бывает счастлив, если ты сама что-то привносишь в эту ситуацию.
– Часто ли удаётся импровизировать?
– Если удаётся, то это прекрасно! В такие минуты ты испытываешь ощущение полёта, ради которого, пожалуй, имеет смысл заниматься этой профессией. Я думаю, что самое большое удовольствие актёр получает именно в такие мгновения, когда просто летаешь. Часто ли? Ну, не каждый день! (Смех).
– Вы все заслуги готовы списать на своего Мастера. Но ведь есть загадочная женская душа ваших героинь, которую вряд ли может постичь мужчина, пусть даже гениальный…
– Пётр Наумович может. Он вообще знаток женщин. И, мне кажется, что женские роли ему в его спектаклях удаются лучше, чем мужские. (Смех). Я думаю, что каждая женщина-актриса должна обязательно поработать с Фомой. Он знает о женщинах всё! Лучше, чем мы сами. Он делает разбор роли и подталкивает твою природу к открытию в себе какого-то клапана. И дальше происходит то, что трудно объяснить словами. Он помогает тебе "приживить" роль.
Павел Подкладов
NewsInfo, август 2004 г.
