Когда играть плохо сложнее, чем хорошо
Ксения Кутепова о себе и своих ролях
Приятно сознавать, что знаменитая и любимая народом "Мастерская П.Фоменко" из года в год продолжает радовать своих почитателей: пополняется репертуар, сдвинулось с мёртвой точки строительство нового здания, в труппу органично вливаются талантливые поколения "фоменок". Но, рискуя быть обвинённым в предвзятости, осмеливаюсь заявить, что у большинства зрителей "Мастерская" по-прежнему в основном ассоциируется со "стариками" (так они называют себя сами), которые когда-то вместе со своим Мастером создали этот театр. Если быть ещё более конкретным, то изюминкой "Мастерской" остаются четыре необыкновенные актрисы, они создают ставшее уже притчей во языцех "лёгкое дыхание" спектаклей Петра Фоменко, их удивительную, волшебную атмосферу. Этим актрисам: Галине Тюниной, Мадлен Джабраиловой и сёстрам Полине и Ксении Кутеповым – Мастер в прошлом сезоне "подарил" чеховских "Трёх сестёр". Героиня этой публикации сыграла в спектакле Ирину.
Кажется, что актёрская палитра этой хрупкой, очаровательной, смешливой юной женщины беспредельна. Роли последних лет в спектаклях "Семейное счастие", "Война и мир", "Танцы на праздник урожая" и, конечно, в "Трёх сёстрах" открыли новое в творчестве актрисы: глубокий драматизм, добрый ум и мудрую нежность, пришедшие с актёрским опытом и новыми жизненными впечатлениями.
Пётр Фоменко научил своих питомцев иметь в качестве ориентира только свой собственный внутренний критерий. Главная награда, которую даровала Ксении судьба, – это дети. У сына Василия, появившегося на свет три года назад, теперь есть сестрёнка Лидия, родившаяся этим летом.
На мой вопрос, удаётся ли ей в жизни не суетиться, Ксения ответила бурным смехом. Но мне всё же кажется, что она умеет распределяться во времени и пространстве и успевает всё: репетировать в театре, сниматься в кино, ездить на гастроли, воспитывать детей и даже давать интервью настырным журналистам.
– Ксения, театр не успел вам надоесть за пятнадцать лет пребывания на сцене?
– Нет, наоборот, становится всё интереснее и интереснее. Открываются даже какие-то новые, неизведанные пути, новые грани.
– Но вы однажды сказали: "Когда устаю, то жалею, что выбрала эту профессию". Часто приходят такие мысли?
– Случаются. Когда в театре сложно и напряжённо: тяжёлый сезон, тяжёлая премьера – бывают периоды отчаяния и слабодушия.
– Накладывает ли отпечаток на вас как актрису накопленный жизненный опыт? Сказывается ли, в частности, на ваших ролях рождение детей?
– Да, но я не берусь точно определить, что именно происходит с ролями. Например, у сестёр Прозоровых нет того, что должно быть у женщины, – любви, семьи, детей. Это их главная боль и трагедия. Мне кажется, на протяжении всей пьесы Ирина ищет это. И ждёт. И тоскует. Если бы у меня не было детей, то играла бы… более умозрительно, что ли. Я знаю, какое это счастье – дети, и понимаю, чего лишена Ирина.
– Не ослабевает ли у вас интерес к прежним ролям в связи с появлением новых?
– Иногда ослабевает. Роли исчерпывают себя. Но бывает, что возрождаются вновь. Мне думается, что роль начинает умирать тогда, когда актёру кажется, что он уже всё сделал, и начинает её просто эксплуатировать.
– Бывает ли, что роль наскучила?
– Бывает.
– И какие здесь рецепты? Как вам удаётся "завести" себя, найти новые манки?
– Если роли импровизационные – их можно дополнять и даже полностью переделывать. А если такие, когда не можешь ничего сделать, то ждёшь, когда же откроется второе или третье дыхание.
– Стало быть, какой-то определённой программы, набора приёмов нет?
– Нет. Выкручиваешься как можешь. (Смех.)
– Иногда говорят, что актёр должен подходить к каждой роли, что называется, в состоянии "белого листа", отвергая ранее накопленные наработки, опыт и штампы. Вы согласны с этим?
– Это невозможно. Ведь опыт всё равно "работает" и помогает. И отбросить его – это как выбросить парашют во время прыжка. Не думаю, что какой-нибудь парашютист хотел бы плюхнуться о землю. Так же и актёры. Они стараются прыгать с двумя, а то и тремя парашютами. (Смех.)
– Помогал ли вам "парашют" Маши из "Семейного счастия" в работе над другими ролями?
– Скорее помогал опыт работы с Петром Наумовичем. Конечно же актёр стремится к тому, что каждая роль должна быть для него новой, незнакомой. Чтобы это не было повтором того, что уже делал. Но ведь есть просто опыт работы. И этот опыт позволяет узнать что-то о себе, понять, что ты можешь, а что – нет. И для меня спектакль "Семейное счастие" стал опытом наиболее полным. Поскольку мы довольно долго и очень плотно работали с Петром Наумовичем. Я узнала очень много и о себе, и о нём, и о том, как мне с ним надо работать, как оправдывать и его, и свои ожидания. Не использовать такой опыт было бы глупо.
– Когда вы уходили в длительные отпуска, некоторые ваши роли стали играть другие актрисы. Это тоже опыт – смотреть на своих персонажей со стороны?
– Очень радуюсь, когда кто-то играет вместо меня. Бывает, что-то не нравится в чужой версии. А бывает наоборот: мне что-то так нравится, что беру это на вооружение и повторяю потом в своём рисунке.
– Но всё же, положа руку на сердце, чувствуете иногда ревность?
– Ну, наверное, иногда – в глубине души, чуть-чуть. Вот если бы сейчас вводили кого-нибудь на Ирину, то я бы… волновалась.
– Все, кто более или менее знаком с нравами театра, знают, что обычно актёры любое замечание партнёров воспринимают в штыки. Как обстоит дело в вашем театре? У молодёжи принято слушать вас – "стариков"?
– Принято, наверное. Мы стараемся это делать деликатно и осторожно.
– Мне кажется, что ваша молодёжь любит "стариков". Одна актриса из "третьего фоменковского призыва" сказала мне по этому поводу: "Счастье, когда кому-то до тебя есть дело".
– Мне очень радостно это слышать.
– И всё же, есть ли в "Мастерской" расслоение на "мэтров" и другие группы и "подгруппы"?
– Мне кажется, что есть. Но это вещь объективная. Ведь всё равно есть разные поколения, от этого никуда не денешься.
– А общаетесь друг с другом на равных?
– Да, а почему бы и нет?
– А то, что некоторые из вас стали заслуженными артистами России, как-то влияет на взаимоотношения? И вообще: звания, регалии для "фоменок" важны?
– У каждого к этому своё отношение. Я думаю и даже знаю, что есть люди, для которых это тревожно и волнительно, что кто-то получает звания, а кто-то нет. Мне же на это наплевать.
– У вас, как и у всех "фоменок", вообще какая-то заниженная самооценка. Вас не проймешь похвалами, а комплименты отлетают, как горох от стенки. Откуда такая закваска?
– Нас так воспитал Пётр Наумович. Он не любит хвалить, редко это делает и терпеть не может дифирамбы в свой адрес. Я лучше всех знаю всё про себя, реально оцениваю свои силы и способности. Главный критерий внутри!
– Вы в последнее время играли в основном драматические и даже трагические роли. Но я где-то прочитал фразу о том, что Ксении Кутеповой "идет быть смешной". Вам действительно близок этот жанр?
– Наверное, я просто весёлый человек. Вообще Фоменко учит нас, что трагедия невозможна без комедии. И наоборот. Это – взаимопроникающие стихии. Играть "трагедию трагически", конечно, возможно. Но это – не фоменковский театр. Скажу даже так: это не его образ жизни. И мне это очень близко. Поэтому, когда я играю Ирину, для меня важно найти в её трагедии какие-то комические проявления. Приведу, может быть, примитивный, но наглядный пример. У Толстого в "Войне и мире" во время трепетного, драматического диалога с Пьером Наташа вдруг в волнении дёрнулась к двери и больно стукнулась лбом о косяк. Это очень по-толстовски. И по-фоменковски. Мне кажется, Фоме свойственно смешение жанров.
– Извините за банальный вопрос: были ли у вас актёрские мечты, если да, то удалось ли какие-то из них воплотить в жизнь?
– Нет, пожалуй, я никогда серьёзно не мечтала о каких-то конкретных ролях. Правда, когда-то думала о Джульетте. Мой любимый педагог и режиссёр Сергей Васильевич Женовач поехал в Норвегию и эту пьесу поставил там. Потом мне хотелось сыграть Елену в "Днях Турбиных". И тот же Сергей Васильевич поставил спектакль во МХАТе. Сейчас никаких особых мечтаний нет.
– Вы, как все актёры, суеверный человек?
– Вообще-то нет.
– Когда-то вы сказали, что надеетесь на совместную работу со своим мужем – кинорежиссёром Сергеем Осипьяном. Не сглазили?
– Мой муж задумал наконец снять кино. Написал сценарий, и вроде бы всё идет к тому, что съёмки начнутся. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
– Кстати, о кино. Я, к сожалению, не видел того фильма Жана Люка Годара, в котором вы снимались с сестрой Полиной. Но читал, что вы вроде там произносили тексты из "Трёх сестёр"?
– Да, точно! Я говорила фразы из последнего монолога Ольги: "Если бы знать, если бы знать…".
– Вот, пожалуйста: хочешь верь, хочешь не верь в приметы и предопределённость судьбы.
– Да! (Смех.)
– Ну вот, мы органично перешли к вашим "Трём сёстрам". Вы немало играли в произведениях классиков. Чехов стал для вас просто очередным из этих великих?
– Нет, я думаю, что это новый этап и для меня, и для всех актёров, и для нашего театра в целом. Чехов оказался абсолютно неожиданным автором. Я конечно же много читала, надеюсь, что хорошо его знаю. Есть пьесы, которые не очень люблю. Но, столкнувшись с "Тремя сёстрами", я была потрясена красотой пьесы. И до сих пор она "забирает" меня очень сильно. Обычно когда что-то в работе не получается, начинаешь потихонечку "коситься" на автора, думаешь: ну что ж он такое написал! А здесь была очень сложная работа, не всё получалось, не всё получается до сих пор. Но при этом всё время думала: "Что за прекрасная пьеса!"
– И в чём же всё-таки Чехов оказался неожиданным?
– Чехов для меня неожидан тем, что он предполагает совершенно новый способ существования на сцене. И привыкнув к некоему действенному разбору, к "глагольному существованию", очень – по школе – выверенному, в данном случае я столкнулась с совершенно иными принципами. Здесь очень важны состояние, атмосфера. И это идет наравне с действенным разбором, а порой и никакого действенного разбора применить невозможно. У Чехова нет ни одного "просто" написанного слова, каждое в данном контексте – единственно возможное. У него очень концентрированный текст. Но при этом его невозможно играть, не сосредоточившись на том или ином самочувствии. В этом – главная трудность. Головой я это поняла, теперь надо воплощать.
– Был какой-то особый подход в работе над "Тремя сёстрами"? Пришлось что-то дополнительно читать, изучать?
– Мы "штудировали" записи репетиций Станиславского времен первой постановки "Трёх сестёр", потом – спектакля Немировича-Данченко. Смотрели записи БДТ, ходили на спектакли по этой пьесе в московских театрах.
– Ваши "Три сестры" за полгода своей жизни изменились разительно. В чём секрет?
– Спектакли практически никогда не рождаются на премьере. Хотя на премьере тоже есть своя прелесть: волнение, которое “выносит” актёров. Спектакли потом дорастают, дозревают.
– Как вы думаете, актёрское ремесло – это какой-то внутренний процесс, который идет от органики или озарения самого актёра, или главное – это внешний фактор, например, умелая огранка таланта хорошим режиссёром?
– Здесь нет правил и законов: сколько актёров, столько разных вариантов ответа на вопрос. Есть актёры самодостаточные, природа которых столь многообразна, что режиссёры им порой мешают и ограничивают их. А бывают актёры, которые могут сверкать только в руках ювелира-режиссёра.
– Как вы считаете, что отличает работу с актёрами "ювелира" по имени Пётр Фоменко?
– Я подозреваю, что мы избалованы Петром Наумовичем. Он разбирает роли от и до. Играть плохо в его спектаклях сложнее, чем играть хорошо. Это правда! Он делает для актёра всё! В этом смысле, наверное, все актёры завидуют нам. Но здесь палка о двух концах. Работая с режиссёром, который этим не занимается, мы вдруг оказываемся беспомощными. Не могу сказать, что мы не умеем выстроить себе роль, расставить акценты, разобрать пьесу. Но Фома делает это просто блистательно и облегчает нам в этом смысле жизнь.
– Мне думается, что загадочную женскую душу ваших героинь вряд ли может постичь режиссёр-мужчина, пусть даже гениальный.
– Пётр Наумович может.
– Работа в театре предполагает не только следование творческой воле режиссёра, но и строгую, почти военную дисциплину. Вы живете по плану или покоряетесь стихии жизни?
– Я пытаюсь покорять стихию жизни своими планами, но у меня ничего не получается. (Смех.)
– В своё время в одной из наших бесед вы признавались, что чувствуете себя "изгоем", сетовали на то, что ничего, кроме театра, вас не интересует, всё в жизни подчинено только ему. Изменилась ли ситуация сейчас?
– Сейчас у меня в жизни несколько другой этап, и я бы не сказала, что меня интересует только театр. Может быть, потому, что я уже несколько месяцев не играю в театре.
– Когда-то по поводу рождения сына Василия вы сказали: "Это даже не счастье, а состояние полной гармонии". Теперь к Василию прибавилась дочь Лидия. Ваша жизнь стала более гармоничной?
– Рождение ребёнка, воспитание – очень гармоничное состояние для женщины. Это её предназначение. И я приблизилась к этому природному состоянию.
Вопросы задавал Павел Подкладов
Фото М.Гутермана
"Первое сентября" №83, 10.12.2005 г.
