Ксения Кутепова: "Если бы мы с первого раза не поступили в театральный институт, мы бы дальше и не пытались…"
Сёстры Кутеповы – золотые рыбки нашего театра.
Две русалки – хрупкие, трогательные, пленительные, со звенящей картавинкой, утонченной бледностью, подернутой лёгкой дымкой. Водяной. Небесной. Неземной.
Очаровательные близняшки, они с недавних пор стали символом и приметой изысканной актёрской игры, юности и нескрываемой красоты, давно забытой на нашей сцене. Внешняя похожесть, внутренняя закрытость, феерическая непредсказуемость, путаница, которую они сознательно затевают на сцене и в жизни, дополняя, оттеняя, отражая и противореча друг другу, обратили их в поистине культовую пару. Готовясь к встрече с Ксенией, я заручился поддержкой её сестры (третьей и, слава Богу, отличной от наших героинь), а также твёрдыми обещаниями мужа лично доставить её к месту нашего свидания с полной гарантией идентичности.
Чего скрывать, уже за полчаса до назначенного времени я давал круги вокруг ДК "Каучук" на Плющихе, через каждые пять шагов задирая рукав и проверяя часы: не стоят ли, не отстают? Часы исправно тикали, стрелки, набежав положенное количество кругов (и даже не пытаясь соревноваться со мной в этом виде спорта), наконец показали "шестнадцать". Подъехала машина, из неё вышли радостные и немного смущённые супруги, и оба категорически заверили меня, что именно она Ксения и есть.
– На самом деле ни я, ни моя сестра не хотели заниматься театром. Старшая сестра Злата, которая очень была поглощена и увлечена сценой, полностью определяла наше сознание, и мы безынициативно следовали за ней. Я даже уверена, что если бы мы с первого раза не поступили в театральный институт, мы бы дальше и не пытались пробить стену. Всё, конечно, вышло само собой: с детства снимались в каких-то картинах, детских фильмах, танцевали в локтевском ансамбле, поэтому страха сцены не испытывали никогда. Ну а дальше ещё одна счастливая случайность – мы поступили к Петру Наумовичу Фоменко. До этого я никогда не ходила в театр и, более того, достаточно равнодушно воспринимала те немногие спектакли, которые удавалось видеть. Естественно, они были не самые лучшие… И только Пётр Наумович, его ученики Сергей Женовач и Евгений Каменькович сумели помочь нам увидеть в театре подлинную жизнь.
О подлинной жизни мы говорим под крышей Овального зала Дома культуры, на "камчатке" балкона, во время подготовки спектакля "Месяц в деревне". Пришлось долго и тщательно вытирать сиденья от обильной пыли, подстилать газеты и время от времени покрикивать на диктофон – рабочие шумно и оживлённо собирают весьма аскетичную декорацию, руководствуясь традиционным народным методом "лишний гвоздь лишним не бывает". Так мы плавно переходим к теме театральных систем и методик.
– Я всегда с опаской относилась ко всяким подразделениям и разделам. Все эти семинары, тренинги – это хорошо, но научить этому нельзя. Вот жил человек, Станиславский, например, у него в театре накопился опыт, и он попытался его систематизировать. Это любопытно. А потом, каждый режиссёр устанавливает свои правила игры. С Петром Наумовичем – это тщательная подробная работа, вплоть до интонации, вплоть до жеста, до отсчитывания секунд в паузах. Женовач работает иначе, Каменькович тоже совсем в другом ключе. Я с удовольствием иду и в ту сторону, и в ту сторону, и в ту. Нельзя работать по одному методу.
Говоря о необходимости разнообразия в жизни, Ксения вспоминает, что любит ездить в метро. "Там такое количество всевозможных людей, просто паноптикум".
Про паноптикум современных киноактёров, неизвестно откуда взявшихся, заполонивших доморощенные pulp fiction, и кроме редких исключений, банально не обремененных талантами, Ксения говорит довольно сдержанно.
– Раньше я достаточно скептически относилась к актёрам кино. Мне казалось, что в кино надо приходить из театра, когда у актёра много практики. Сейчас моя позиция несколько изменилась, хотя настороженность к актёрам кино всё равно присутствует. Мне они кажутся величинами немножко дутыми и фальшивыми. Мне театр представляется ядрёней, профессиональней, у него замес более сильный. А кино более… попсовое, что ли.
Независимая Ксения весьма осторожна в высказываниях, долго подбирает слова – привыкла с ними много работать, за них отвечать. Она вызывающе отличается от многих своих современниц. Манерой говорить, манерой держаться, жестом, тембром голоса – непривычными, нездешними.
– Я себя никогда не ощущала частью поколения, даже вне зависимости от театрального, вообще поколения. Лет, скажем, в семнадцать "молодежь" веселится, а я не могла себя причислить к общему течению. Всегда как-то себя чувствовала обособленно… А сейчас тем более размывается и вообще исчезает некий социальный тип. Было время, которое диктовало свои жёсткие законы, были чёткие границы амплуа: баба-крестьянка, рабочая, комиссар… Существовали и чёткие социальные типы. Сейчас же тех молодых актрис, которых я знаю, я не могу причислить ни к чему, как-то их обозначить. Я не могу даже сказать, что они составляют нечто целое. Я имею в виду здесь штук пять актрис, которые мне импонируют, которые мне нравятся, на которых я могу пойти смотреть. Хотя мне кажется, что они все… очень женственные. Вдруг проявилось то, что долгие годы у нас не игралось. У этих "молодых актрис" очень ярко выражено женское начало. Это, пожалуй, единственное, чем я могу их обобщить.
На вопрос, кто же эти актрисы, которые ей интересны, Ксения задумывается и начинает перечислять: "Диана Корзун, Наталья Вдовина, Мария Аронова и, конечно, актрисы нашего театра, которых я очень люблю и уважаю: Мадлен Джабраилова, Галина Тюнина и ..." – она делает паузу, собирается с духом и, слегка наклонив голову, словно представляясь, произносит: "Полина Кутепова".
Полина Кутепова: "Мне хотелось бы признаться, что театр – не главное место в жизни"
– Это мучительно – иметь похожую на тебя сестру. И постоянный интерес окружающих людей к этому очень часто вызывает отрицательные эмоции. Ну и что? Двойняшки. Зачем же так на это реагировать? Мы всю жизнь этот крест несём. Мы даже недавно с сестрой придумали везде говорить, что никакие мы не сёстры, что мы совершенно разные люди, давно не живем друг с другом, и воспринимайте нас раздельно. Но как бы я ни отрекалась от собственной сестры, всё равно зависимость от неё огромная, равно как и её зависимость от меня. Мы же долгое время были неразлучны, и я вообще думала, что я не выйду никогда замуж, мне никто не был нужен, у меня же есть вторая половина рядом, зачем? Жизнь распорядилась по-другому и, наверное, правильно…
"Вторая половина" сестёр Кутеповых, в отличие от большинства других актрис, не спешит подчеркнуть свою зависимость от театра.
– Мне хотелось бы признаться, что театр – не главное место в жизни. Я боюсь этой зависимости. Мне даже интересно, смогла ли я в случае чего – мало ли что в жизни бывает? – оставить театр и заняться чем-то другим. Сказать, что я жить не могу без театра – мне бы этого не хотелось. Наверное, это очень мучительно и присуще только гениям или особо одарённым людям, а я скорее всего земной человек. Для меня жизнь важнее. Жизнь моя личная, повседневная, мои взаимоотношения с родными, в семье…
У неё нет кумиров. Нет актёров, думая о которых, она бы понимала, что это планка, к которой хотелось бы стремиться.
– Это не значит, что для меня нет авторитетов. Русская актёрская школа очень высокого уровня. Есть ряд актёров, которыми я восхищаюсь, но актёр, который стремится быть на кого-то похожим, – это беда.
К собственной индивидуальности Полина относится очень требовательно. По её утверждению, она не любит и не умеет отвлекаться на что-то несерьёзное, легкомысленное и уж если читает, то "серьёзную" литературу.
– Я знаю множество солидных людей, которые обожают бульварную литературу, потому что они с её помощью отдыхают. У них, видимо, настолько измученная внутренняя жизнь, что они могут себе позволить отдохнуть таким образом. А у меня, наверное, не хватает внутреннего содержания, поэтому я подпитываюсь из литературы, из музыки. Музыка вообще, по-моему, самый одухотворенный вид искусства. Самый свободный, самый беспредельный и самый возвышенный. Поэтому я смотрю на музыку снизу вверх. Я её очень люблю, хожу иногда в консерваторию, но всё это, конечно, дилетантство. Музыка для меня – это соприкосновение с чем-то большим. Живопись люблю. И когда сама пытаюсь рисовать, меня прежде всего интересует ощущение гармонии – и в портрете, и в натюрморте. Сочетание ритмов, контрастов, красок. Попробовать создать что-то своими руками – это очень увлекает.
Гармония для неё на самом деле важна. Ей одинаково ценны отточенность, безупречность рисунка роли, которые она демонстрирует в своих работах, и благополучие знакомых и близких.
– Со временем начинаешь больше переживать о родителях, чтобы у них всё было хорошо со здоровьем. Есть желание простейшей материальной независимости. Терпеть не могу, когда мысли заняты деньгами. Мне не надо много денег. Просто не хочется из-за их отсутствия где-то подрабатывать, там, где бы ты не хотел себя видеть. Сейчас у нас мало кино снимается, а хочется пробовать, потому что время уходит. От меня, может быть, смешно слышать, что я старею, но есть актрисы, у которых каждый год на счету, и это беда... По моему ощущению, я подошла к какому-то этапу. Я чувствую, что в скором времени переступлю некую ступень. Какие-то молодые роли уже сыграны, что-то уже поздно играть. Приходит другое время. Вот в этом предощущении других женских судеб, другого возраста я и жду роли, которая мне поможет перешагнуть. Мне хотелось бы быть скупой. Не в смысле денег, а в смысле создания образа. Создать образ, который бы был очень закрытый. Который зрителю хотелось бы раскрыть. Образ тёмного, неясного человека. Большинство ролей – распахнутые, а хотелось бы сыграть "чёрный ящик".
Сергей Титинков
Фото Ромула (Ксения) и
Дмитрия Власенкова (Полина)
"Матадор", №5, 1997 г.
