Рыжее чудо
"Если семью сравнить с кораблём, то по распределению ролей я – якорь, а муж – паруса".
Она – одно из самых ярких дарований среди актрис нового поколения. Ученица Петра Фоменко уже несколько лет работает вместе с сокурсниками в маленьком театре под руководством своего учителя. В кино снималась у Г. Данелии, Н. Досталя и даже… во Франции у самого Годара. Но те, кто восхищался Полиной в картинах Данелии "Настя", "Орёл и решка", впервые увидев её в "Мастерской П. Фоменко", просто не узнают – ничего от скромной смешной девчонки, похожей на сотни её ровесниц на улицах и в метро. На сцене Полина прежде всего – женственна, какого бы возраста ни была её героиня. Её голос чист, мелодичен. Как хороший музыкальный инструмент, он заполняет собой всё пространство зала. Его невозможно забыть, как нельзя не поддаться очарованию её смеха. Кого бы она ни играла – свою современницу в спектакле "Таня-Таня", английскую леди в комедии Уайльда "Как важно быть серьёзным", помещицу в "Волках и овцах" Островского и, наконец, Верочку, юную тургеневскую барышню в "Месяце в деревне", – она всегда изысканна, грациозна, изящна. Кстати, именно за роль Верочки Полина в этом году получила театральную премию "Кумир" в номинации "Будущий кумир". Она не любит давать интервью.
– Нет смысла болтать, когда нет повода к разговору.
– И всё же, только ли в этом дело? Может быть, есть темы, на которые тебе не хотелось бы говорить?
– Мне интересно говорить о том, что меня волнует в профессии, о проблемах театра и кино, о взаимоотношениях актёра с телевидением. Семья же – это личная жизнь, ею не хочется делиться с посторонними. Мне столько раз задавали вопросы обо мне и моей сестре, о нашем сходстве, что это, мягко говоря, уже банально.
Но мы всё же скажем, что у Полины есть сестра-двойняшка Ксения, актриса той же "Мастерской П. Фоменко". Любовь к сцене, по словам Полины, привила им старшая сестра Злата, заядлая театралка. Обе учились у Фоменко и считают, что им очень повезло. В других театральных вузах им говорили, что две одинаковые актрисы никому не нужны, в лучшем случае советовали идти в ТЮЗ.
– По-твоему, любящие зрители не имеют права знать что-то о своём кумире? Подражать ему, радоваться или переживать за него?
– Каждый человек сам выбирает границу и меру откровения. Я всегда считала, что лучше чуть-чуть недоговорить. И ничего не сказать там, где в любом случае словами не выскажешь и сотой доли того, что чувствуешь.
Мы встречались не один раз, часто перед спектаклями, и я вновь и вновь поражалась, увидев обаятельного Гавроша в джинсах, куртке или свободном свитере. В первую встречу портрет дополняла симпатичная кепочка с козырьком. Никакой косметики, такое лицо из толпы не выделишь. Через полчаса со сцены на меня смотрела совершенно другая Полина. Превращение было столь разительным, что хотелось протереть глаза.
– Актёр обязан перевоплощаться. Вне зависимости от того, насколько близок ему образ. Например, то, что я делаю в "Тане-Тане", нисколько на меня не похоже. Но для меня – актрисы – это ровным счётом ничего не значит. Есть роли более мне близкие по-человечески. Наверное, Купавина в "Волках и овцах". Спектакль рождался на втором-третьем курсах, и на том этапе роль была соткана из моего "я". Но роль меняется с течением времени, в ней становится тесно. Меняешься ты, начинаешь постепенно менять роль. Конечно, в рамках автора. И сейчас я открываю для себя в Купавиной то, чего не видела раньше. И мне пока интересно её играть.
– Окружающий мир, общение с людьми как-то отзываются в твоих ролях?
– Напрямую – нет. Но восприятие внешнего мира у актёров, конечно, обострено. Недавно я лечила зубы и три раза в неделю вынуждена была проводить в кресле у зубного врача. Врач, молодая женщина, в это время общалась со своими помощниками, я же в основном сидела с открытым ртом, молчала и слушала. А так как врач оказалась необыкновенно интересным собеседником, то через пару визитов я заметила в себе другого человека: у меня появились новые слова, жесты. Я изменилась. Потом это прошло, но тем не менее так часто у актёров бывает.
– Ты считаешь себя больше театральной актрисой?
– Конечно. Хотя уже способна выдержать испытание съёмками в кино. Хочется, чтобы так продолжалось, потому что театр для меня важнее кино.
– При этом твоё лицо стало знакомо всем благодаря телевидению – показам фильмов, передаче "Мое кино" и церемонии "Кумир"… Что даёт телевидение артисту?
– Оно даёт возможность быть в курсе событий, Но, по-моему, нам не хватает трансляций спектаклей последних лет. Как было раньше. Мне бы хотелось, чтобы зрители видели актёров по ТВ в театральных работах, а не только в роли гостей в студии.
– А как ты относишься к тому, что актёры работают на телевидении ведущими?
– Мне кажется, актёр должен быть верен только театру, если честно подходить к делу. Телеведущий – это другая профессия. Популярность актёра как ведущего, по-моему, только мешает театральному делу. Если я прихожу в театр и вижу на сцене ведущего, то воспринимаю его только как человека "из ящика". Эффекта новизны и открытия, обязательного в театре, не происходит.
– Ты бы не пошла ни в какую передачу?
– Я бы не пошла на телевидение просто-напросто потому, что я медленно говорю. Никакого эфирного времени не хватит, чтобы выдержать мой темп. А если серьёзно, это не в моих планах.
– К актёрам, снимающимся в рекламе, у тебя такое же отношение? Может ли реклама быть творческим актом для актёра? Тебя в рекламу приглашали?
– Предложений было много, но я не снимаюсь. Моё материальное положение это пока позволяет. Никакого творческого удовлетворения реклама, разумеется, принести не может. Это чисто материальный интерес.
– А кино в твоей жизни – это, наверное, прежде всего Данелия? Как дебютантке работалось с мастером?
– Легко. Он очень помогает актёру, очень доверяет ему. Данелия – большой мастер своего дела, мне крупно повезло. Моим партнёром в "Орле и решке" был Кирилл Пирогов. Мы работаем в одном театре. Когда снимаешься и вокруг тебя знакомые люди, причем единомышленники, это замечательно. Всегда хорошо, когда на съёмочной площадке создаётся компания. А Данелия – это актёрское кино, где как воздух необходима атмосфера взаимопонимания.
– Хорошая атмосфера на съёмках обычно сопровождается розыгрышами, смешными эпизодами…
– Я сейчас вспомнила эпизод, который произошёл на пробах у Досталя, на "Мелком бесе". Искали юношу, очень женственного по роли, моего партнёра. Я помогала на пробах, поскольку была уже утверждена. И вот Николай Николаевич говорит мне, что есть очередной претендент и нужно порепетировать сцену. Меня приводят в кабинет. Там сидит молодой человек, уже загримированный, в костюме, действительно очень утончённый. Читаем текст. А голос у него такой нежный, что я про себя удивляюсь: "Надо же, какие бывают интересные юноши". После того как сцену отыграли, говорю: "Вы меня, наверное, обманываете". Но говорю это чисто автоматически, даже не подозревая, что не ошиблась: нежный юноша оказался… Ксенией Качалиной. Я лично с ней не была знакома, а в гриме не узнала.
– Ты как-то сказала, что не случайно поступила на актёрско-режиссёрский курс. Твой муж, Евгений Каменькович, – режиссёр… Есть ли в этом какая-то закономерность?
– Нет. Так случилось. Влюбляешься и всё.
– Сокурсники догадывались о вашем романе? Ведь он был вашим педагогом.
– Нет. Нам удавалось это какое-то время скрывать.
– А кто у вас режиссёр дома?
– Если семью сравнить с кораблём, то по распределению ролей я – якорь, а Женя – паруса. У него всегда много идей, безумных планов, и он всё время куда-то "улетает". Без Жени я бы всё время пролежала на дне. А если бы не было меня, то Женя всё время парил бы в небесах. Вот и получается, что вместе мы держимся на плаву.
– А у тебя после рождения дочери не изменились приоритеты? Могла бы ты ради любви, ради семьи бросить профессию, театр?
– Одно другому помогает, хотя много проблем. Например, сижу дома, читаю газету или смотрю телевизор и узнаю о новых постановках, кинопремьерах. Меня охватывает паника, потому что меня там нет и в скором будущем не будет. Такое чувство, что передо мной проносится последний вагон, в который я не успеваю вскочить, и неумолимо отстаю. И тут вдруг, порвав газету и заслонив телевизор, мне в плечо утыкается Надюшка, и странным образом всё меняется, исчезают грустные мысли, кажется, что я далеко впереди всех.
– Как же ты всё успеваешь? Ведь ты вышла на сцену, когда Наденьке было два месяца, и ездила с такой крошкой на фестиваль в Авиньон.
– Женя мне очень помогает. Я сама удивляюсь: он может сделать почти всё. Мы по очереди сидим с дочкой. Сначала он даже боялся брать эту крохотулю на руки, и я вначале была в растерянности. А потом всё пришло в норму. Ну и мама, конечно, помогает. Действительно, я практически не уходила со сцены, благодаря Жене. Не будь его, я бы сказала себе что это невозможно. И главное даже не то, что Женя мне помогал, – он меня вдохновлял, морально поддерживал.
– Ты изменилась после рождения Наденьки?
– Терпения стало больше. Любая женщина с появлением ребенка становится более, что ли, сострадательной. Острее чувствует горе другого человека, потому что рядом есть беззащитное существо, которое в ней нуждается. И появилось ещё одно качество, присущее, наверное, всем родителям, – хвастовство! Созываются гости, к ним выводится Надюшка, и, бедные, они не отпускаются до тех пор, пока наш чудо-ребёнок не продемонстрирует всё, что уже умеет. Удовольствие – несказанное!
– А своё детство ты хорошо помнишь?
– К сожалению, плохо. Но вдруг сейчас многие эпизоды почему-то стали всплывать. Надюха мне их вернула. Я сейчас с удивлением вспоминаю, что мы с сестрой были настолько стеснительными и замкнутыми, что даже обратиться с каким-то вопросом к постороннему становилось для нас пыткой. Но так как иногда всё-таки приходилось спрашивать – который час, что сколько стоит, – мы устанавливали очередь "кому водить" и строго её соблюдали.
– Как же ты при такой стеснительности умудрилась пойти в актрисы?
– Жизнь и сцена, кино – это разные вещи. Я знаю, что многие актёры в жизни именно такие: стеснительные и замкнутые. Бывают даже актёры-заики, которые только на сцене раскрепощаются и начинают говорить хорошо и плавно.
– Что ты больше всего ценишь в людях и в человеческих отношениях?
– В женщинах люблю чувство юмора, мягкосердечие, чувствительность, В мужчинах ценю ум и силу характера. И опять-таки чувство юмора.
– А что тебя более всего раздражает в людях?
– Комплекс полноценности.
– Ну а у тебя самой какие недостатки?
– У меня какие-то смешные отношения со временем. Оно либо замедляется, либо, наоборот, имеет несчастье ускоряться. Так что я не всегда пунктуальна: могу перепутать время, опоздать или прийти раньше.
– И больше никаких грехов?
– Грехов-то полно. И недостатков много. Все перечислять – времени не хватит.
– Ты трудно принимаешь решения?
– Нелегко. Как правило, достаточно долго раздумываю. "Раз – и решила" у меня не бывает. Я привыкла сомневаться. Есть такая поговорка, что утро вечера мудренее. Это про меня. Если вечером не знаю, как поступить, предпочитаю отложить решение на утро.
– Если тебе свойственны сомнения, как же ты воспринимаешь критику?
– Совершенно спокойно. Когда уверена в том, что делаю, мне всё равно. Плакать после статей – смешно.
– А что может заставить тебя заплакать?
– Могу расстроиться до слёз из-за грубого слова. Слёзы у меня очень близко. Я слишком восприимчивый зритель, часто рыдаю во время фильма, спектакля.
– А что для тебя больнее – обиды, нанесенные близкими людьми, или посторонними?
– Конечно, близкими.
– Если у тебя плохое настроение, например, обидел кто-то, что ты обычно делаешь? Как приводишь себя в чувство? Чем отвлекаешься?
– Ничем. Просто терплю и пережидаю.
– Для многих женщин испытанные средства для поднятия настроения – косметика, новый наряд. А ты совсем не красишься в жизни…
– Это… профессиональное. Многие актрисы вне сцены не красятся с чисто практической целью, чтобы лицо отдыхало. Надеюсь, что и без краски выгляжу неплохо. Любой грим – это всё-таки маска. А мне хочется в жизни без маски ходить. Быть самой собой. А вот наряды люблю, но последнее время предпочитаю то, что удобно.
– Наверное, в метро и на улице тебя уже узнают?
– Да, стали. Но я заметила, что, как правило, узнают, когда я ужасно уставшая и, на мой взгляд, плохо выгляжу. Надеюсь, это просто совпадение.
– И последний вопрос, под занавес, опять о театре. Ты волнуешься перед спектаклем? Волнение – это хорошо или плохо?
– Плохо, когда актёр перестаёт волноваться. Он может быть уверен в себе, но его должно волновать то, что он сейчас будет играть. Поэтому меня настораживает и пугает, когда я слишком спокойна.
Марина Зельцер
Журнал "ТВ Парк", №39, 16.09.1998 г.
